| Главная » Файлы » Ориджиналы |
Причины и способы стать геем (главы 15, 16, 17)
| 30.04.2012, 22:39 | |
| Глава 15. Зная своего брата лучше, чем кто-либо еще…я могу с уверенностью почти в сто процентов сказать, что он никогда не будет встречаться с кем-то всерьез. В самом деле, это для него невозможно, он жуткий трус, и даже его дебильная гордость тут ни при чем. Ему куда легче переносить физическую боль, чем душевную. Видел бы кто, кроме нас с мамой, как он страдал, когда его бросила девчонка. Это было просто что-то, мать чуть врача не вызвала, все боялась, что он что-нибудь с собой сделает. Он может месяц лежать лицом к стенке и страдать, молчать может еще дольше. Логично, что лет с пятнадцати, как мне сейчас, он перестал кидаться в омут с головой и доверять с ходу. Он вообще разучился это делать и никогда больше не сделает, ни за что, я уверен даже больше, чем он. Я видел его лицо, когда он кому-то доверял, и в последний раз оно таким было очень давно. Он постоянно ждет подлости от других, потому что сам подлый до ужаса. Он может бросить, может посмеяться над чужими чувствами, может проигнорировать их, может просто из принципа плюнуть в душу, чтобы неповадно было доверять. Собака на сене – у него не вышло, значит и у других с ним ничего не выйдет. А еще я знаю, что он у нас классический, стереотипный мужик. И очень старомодный. Очень. Потому что не было ни единого раза, когда бы ему нравилась девушка, которая сама его выбрала. Ему говорят: «Ты мне нравишься», он отвечает: «Я рад за тебя» или «Ну и что?» По крайней мере, он честный. В девяти случаях из десяти, если он не испытывает ничего в ответ (а он не испытывает), он честно в этом признается, и человеку больно, конечно, но это быстро проходит. В оставшемся десятом случае у него очень плохое, но азартное настроение, и он ради смеха соглашается, а потом со всей своей тупой жестокостью ломает человеку все стереотипы. Мол, получи свою любовь, привыкай, жизнь жестока, мне тоже так делали, будешь знать в следующий раз. И они все думают, что он – жестокий хладнокровный говнюк, бесчувственный мудак, все такое. На самом-то деле даже я понимаю, что он не такой. Пусть он делает вид всегда, что ему все равно, даже на меня, даже на папу, ему не плевать. Иногда он так убедителен в своем игноре, что я ему верю. Но перестал верить, потому что хладнокровного нельзя так задеть, как получается задевать его какими-то простыми словами. Он все врет. В нем столько этой «детской» романтики, что хватило бы на тысячу зациклившихся циников, и еще бы осталось. Просто он ищет себе цель, пытается добиться ее…а потом вспоминает, как все ломалось, и останавливается. Я же вижу, что все так и есть, вот он и перестал искать кого-то, добиваться. Он боится завоевывать, думая, что над ним в ответ смеются, что никаких чувств нет. Ему не нужно подчинение или просто трахнуться, ему нужна эта сказочная взаимность. И он еще МЕНЯ называет мелким мечтателем. Но он уверен, что взаимности нет, потому и останавливает себя, ничего не делает. А когда пытаются добиться его, он не отвечает. Очевидно, мой брат навечно останется один. Гордые всегда боятся, и у него это не пройдет. Поэтому я что-то не очень сейчас понял, что происходит. * * * Аманда заразилась, хоть Натан ее и уверял, что ничего с ней не будет, что простуда не передается по воздуху. И она ненавидела его, лежа дома в постели. И Тэмсину, который рассчитывал попросить соседку подвезти его, пришлось уговаривать отца не обращать на это внимания, не отбирать у него «опасные туфли», разрешить поехать в школу на автобусе. И ему даже удалось уговорить отца не сопровождать его, не позорить. Он с костылями забрался в автобус, выслушал соболезнования водителя и сел ему за спину, за его кабину из темного пластика. В нее отлично видно было отражение, будто в зеркале, и Тэмсин поправлял волосы раз пятьсот в минуту. Он даже не обратил внимания на то, что Натан прошел дальше, сел у него за спиной и уставился в окно. Какое-то странное настроение было вокруг из-за его поведения. Вчера вечером он Тэмсину очень даже помогал ходить по лестнице, а не прыгать на одной ноге, а Тэмсин взамен делал вид, что не замечает резкого выздоровления брата. Ему и правда стало лучше, простуда была пустяковой. Но утром он даже не предложил помочь залезть в автобус или что-то еще. И больше они не разговаривали. Автобус остановился возле какого-то дома на просторной улице, где были огромные участки. Если на задний двор дома Треворов можно было пройти только через сам дом и выйдя из двери за лестницей, то в этом районе дом можно было просто обойти. Он весь зарос цветами, именно клумбами, а не сорняками и кустами. Тэмсин даже залюбовался, а потом передняя дверь автобуса открылась, и от скамейки под навесом отошло нечто. Тэмсин даже уверен был, что раньше его не видел, а потом взметнулась злость, будто его идею украли. Иначе почему Он выглядел так, будто сошел с обложки журнала? Будто он тоже так же, как Тэмсин, сидел и разглядывал фотографии, читал статьи, а потом взял и сделал все реальным? Правда Тэмсин разглядывал модные журналы, а Он сошел со страниц тех журналов, которыми завалены были кровать и стол Натана. Каменное лицо без единой эмоции привлекло внимание абсолютно всех, карикатурно длинный нос делал его совсем необычным, такого Тэмсин больше нигде не видел. Маленький гвоздик пирсинга в левой ноздре блеснул, когда Он провел школьной карточкой по автомату возле водителя и посмотрел по сторонам. Слой черных теней был таким густым, что Ему было явно лень открывать глаза полностью, и они смотрели лениво, сонно, еще под слоем туши. Нарисованные брови были такими же безупречно черными, как и гладкие, расчесанные на ровный пробор и прилизанные волосы. Они обрамляли и без того узкое лицо, делая его из лошадиного просто приятным. Но что Тревора младшего убило – Его губы были накрашены. Не еле заметным блеском, как у самого Тэмсина, не замазаны пудрой, как у Натана. И даже не черной помадой, как было бы вполне логично. Они были красными, не вишневыми, а бешено-красными, ближе к оранжевому. И рот был приоткрыт. «У него насморк, что ли», - подумал Тэмсин злорадно и с тенью зависти. Он вдруг улыбнулся, так красиво, будто тренировался – не опуская уголки рта вниз, а по-голливудски. И по ступеньке ударила высоченная тяжелая платформа сапога. Тэмсин уставился на его ноги – тонкие, обтянутые штанами так, будто это были колготки, обутые в огромные сапоги на шнуровке. От этого он казался еще выше, и Тэмсина затрясло от зависти, что он такой коротышка, а сегодня еще и без волшебных каблуков. Огромная футболка с черепом, обвитым червями, закрывала все тело неземного гомика, и он выглядел совсем идеальным, не видно было ни одного недостатка. Тэмсин продолжал смотреть вперед, на свое отражение в пластиковой кабине водителя, делая вид, будто совсем не косится на «новенького». «Вырядился… жалко, Джеферсона нет, посмеялись бы вместе. Такие-то ему уж точно не нравятся. Педик». И его глаза вдруг полезли из орбит, устремляясь к корням волос, когда он расфокусировал взгляд, перестал смотреть на свое отражение и увидел чужое. Натан отодвинул ноги в сторону и пропустил Гомика С Обложки к месту у окна. Да чтобы Натан кого-то пустил к окну?! К ужасу Тэмсина, они еще и заговорили, потом Натан оглянулся посмотреть на весь автобус, который сидел просто в ступоре от появления незнакомого, но слишком вызывающего новичка. Он выглядел старшеклассником, но это было явно из-за роста и маски, намалеванной на лице. Натан потянулся, поставил локоть на спинку его сиденья и прижал ладонь к окну, не обнимая новенького, но закрывая его от всех, кто был сзади. Будто показывал, что у них что-то есть. Тэмсину челюсти свело от того, как сильно он стиснул зубы. Он еще и кулаки сжал, скрестив руки и делая вид, что ему плевать. Но это было отвратительно. Даже смотреть на это было тошно до ужаса. Ему казалось это бредом, потому что он знал своего брата лучше всех и хотел бы думать, что видел его насквозь. Натан не мог даже сидеть рядом с подобным. Нет, сидеть-то он мог, он мог бы даже общаться, настолько этот пафосный новичок был похож на идеалы Натана. Но он не мог прикасаться к нему и делать вид, что обнимает, будто он с ним встречался. Натан не был геем, абсолютно. Точно. Кто угодно был геем, только не он. Глубоко в душе он был упрямым классическим натуралом, каким бы развязным и распущенным внешне ни казался. Сделать-то он мог, что угодно. Но хотел ли он этого? Нет, точно нет. Список его желаний состоял всего из трех-четырех пунктов, и «трахаться с кем попало» в него не входило. Но Натан мог, Тэмсин не сомневался. - А неплохо получилось, - Натан неслышно, так что уловил только Симон, заметил, рассматривая его лицо. На вчерашнее оно было совсем непохоже. Слой грима и пудры сделал кожу фарфоровой, полузакрытые от тяжести туши и теней веки сделали взгляд загадочным и томным, а не тупым и бессмысленным. А еще то, что Аманда целый вечер давала «проекту» подзатыльники и в итоге сунула в рот фруктовый лед подозрительно фаллической формы, подействовало. Аманду раздражало то, что Симон вечно сжимал губы, как будто его вот-вот стошнит. Их «идеальный гомик» не должен быть зажатым, он должен быть вызывающим и привлекающим внимание, даже отрицательное. Теперь Симон старательно держал рот приоткрытым, напоминая себе постоянно, что закрывать его нельзя. И облизываться нельзя, и губы кусать тоже нельзя, потому что никому не захочется мечтать о поцелуях с губами, покрытыми струпьями от разрывов и трещин. - Брат твой в шоке, - двинул нарисованными бровями Симон так довольно, что Натан его лицо опять не узнал. Такое уродливое и отвратительное вчера, сегодня оно было идеальным, со своими недостатками, которые превратились в оригинальные плюсы. - Хрен с ним, с братом, главное – чтобы Джеферсон был в полном шоке. Не забудь, сегодня ты с ним не разговариваешь и от меня не отходишь, - напомнил Натан, взяв его за подбородок пальцами и повертев лицо еле заметно, чтобы еще раз рассмотреть. - И в туалете? – гнусно похихикал Симон, находя это смешным. - Там, особенно, - Натан уже задумал гадость, которая спровоцировала бы Моргана обязательно. Оставалось только подкараулить, когда он пойдет отлить, а самим запереться при нем в кабинку и пошуметь. Хоть Натана от геев и тошнило, Аманда была права – актером он был замечательным. И ради подлости готов был на все, соблюдая мелочи и детали. - Я так и не понял, почему вы мне помогаете. - Тебе? Да кому ты нужен, - Натан хмыкнул, хотел отвернуться, но вместо этого развернул «бойфренда» лицом к окну, а от его подбородка руку опустил на шею. Ладонь накрыла горло, а большой палец коснулся основания челюсти – прямо под ухом. Симон побагровел, но под слоем грима было не видно. Он закрыл глаза, повторяя про себя, что это просто шутка, это просто игра, это шоу, так надо, никаких эмоций, все ерунда, этот челкастый ничего не испытывает к нему, ему даже противно, он просто исполняет свою роль, действует по плану…вообще, нужно представить на его месте Джеферсона, тогда будет полный успех. В автобусе раздались где-то истерические смешки, где-то шепот, где-то вздохи удивления. Тэмсин не мог оторваться от отражения, психуя, что его даже не замечают. Этот Мистер Готика с таким удовольствием закрыл глаза, что аж передернуло. И улыбка, тронувшая его напомаженные губы, выводила из себя. На Натана Тэмсину вообще смотреть не хотелось, он никогда в жизни, абсолютно ни разу не видел брата так близко к постороннему человеку. К девчонкам, которые Натану нравились, он не смел даже прикасаться, весь из себя страдающий от любви и нежности. Девчонок же, которым нравился он, не подпускал на расстояние вытянутой ноги. И тут он вдруг сидит в автобусе и при всех лапает какого-то модного козла. Его рука, всего лишь лежавшая на спинке сиденья, опустилась, погладив новенького по спине. И Тэмсин не видел, что Натан после этого с отвращением вытер ладонь о футболку самого же Симона. Он видел только то, как его брат обнял новенького за пояс, прижимая ладонь тесно к животу под футболкой, будто очень хотел потрогать, будто прям не терпелось. Симон шепнул. - Сейчас-то зачем? - Чтобы врубился, придурка кусок, и не налажал потом. Мы не для того время тратили, чтобы потом он догадался, что его надрали. Заберешь его и валите, куда хотите. Подальше от моего брата. Симон захихикал опять, стараясь не обращать внимания на то, что кончик чужого носа так интимно касается его шеи, а жар от дыхания трогает кожу. - Так ты очень сильно беспокоишься за своего братика-педика?.. - Я беспокоюсь, как бы вокруг меня не начали вертеться всякие грязные гомики, типа твоего любимого Моргана. А раз он вертится вокруг моего брата, то надо либо убить брата, либо отвлечь гомика. - Проще было убить брата, чем заставить МОРГАНА на меня посмотреть. Даже так. Я сомневаюсь, что он отреагирует. - Да проще тебя убить, чтобы заткнулся. Симон замолчал, сжав губы, но потом опомнился и снова рот приоткрыл. Тэмсин смотрел на его шею, на фоне которой ладонь Натана казалась еще привлекательнее, чем обычно. Тэм вообще любил смотреть на чужие руки, а уж на руки брата – тем более. Почему-то они казались красивее, чем у других. А шея новенького из-за этой руки выглядела тоньше, чем была на самом деле. И Тэмсин не мог оторвать от нее взгляда. «Я бы задушил», - подумал он, скрипнув зубами и подумав, что надо с этим что-то делать. Натан что-то задумал. Захлестнувшая Тэмсина в начале волна странной ревности постепенно отхлынула, и он начал думать трезво. Нельзя позволять решать сердцу в таких вопросах, нужно опираться только на логику. Натан не гей. Натан никогда не трогает людей на публике. Если они ему нравятся – не трогает, если не нравятся – тем более. Тэмсин впервые видит этого парня, а значит, времени пообщаться с ним у Натана не было. А ведь они едут в одну школу, значит, этот парень тоже учится с ними. Они не могли общаться так, что Тэмсин не заметил. Натан никогда не встречался с теми, с кем не общался хотя бы месяц. Натан разучился доверять и не мог вообще с кем-то встречаться. То есть, это был абсолютный абсурд – то, что весь автобус сейчас видел. И если все в автобусе верили этому, то Тэмсин убедил себя не верить. И вообще, постепенно стало очевидным – он задумал что-то свое. И это обязательно была гадость, иначе и думать не стоило. Тэмсин подумал, что если вначале «это» вызвало у него бурную ревность, то это и было чувство, которого Натан добивался. Но это было абсурдом, зачем ему ревность Тэмсина к какому-то красавчику с обложки? Он даже не думает, наверное, о чувствах брата. Значит, добивается чего-то другого. Кто еще может ревновать его? Аманда? Чушь, Натану она не нравилась ТАК, это Тэмсин видел по глазам. Но больше братец ни с кем не общался пока. Кто еще? «Ах ты…» - подумал он, вдруг осознав. Натан ненавидел Моргана. И это было понятно – здесь было все сразу: задетая гордость из-за поползновений к его родному брату, а значит, к нему в каком-то смысле тоже, отвращение к гомикам, просто природный сволочизм, который не позволял Натану дать кому-то быть счастливым. И он явно пытался что-то подстроить с помощью этого парня. У Тэмсина в голове сложилась почти полная мозаика происходящего, он понял все от начала и до конца, не хватало только факта, что придумала это все Аманда и она же помогала. Но это и не было важным фактом. Тэмсин решил вступить в забавные игры этих «хитрых» псевдо-гомиков, решивших, что они могут что-то сделать за его спиной, что они могут им манипулировать и контролировать его эмоции и чувства. Он был куда умнее, чем они думали, поэтому Тэмсин не мог позволить плану сбыться. Ну, или обязан был просто помучить их, поиздеваться от души, зная все и притворяясь, что не в курсе. «Жизнь такая непредсказуемая», - подумал он, прищурившись и пакостно улыбнувшись своему отражению в кабине водителя. «Никогда не знаешь, как все сложится, несмотря на план. А ты планы строить не умеешь, я-то знаю. Планы – это вообще не про тебя. А твоя удача тебе тут не поможет». Глава 16. После третьего урока уставшие мозги Моргана начали восстанавливаться. Сам по себе он был бодрым всегда, а потому, уже выходя из кабинета, повеселел. Целый час перерыва без мозготраха с цифрами и словами – это же счастье. И на раздаче в столовой он хотел всех просто растолкать, чтобы взять что-нибудь сочное и «мужское», сделанное из мяса. И обязательно подсесть к милашке Тэмсину, которого он с утра, подбежав от своей крутой тачки, буквально на руках отнес в школу. Тэмсин, конечно, будет жеманно жевать свой салатик, но он такой милый при этом, такой манерный, что можно смотреть вечность. Хрупких мальчиков Морган обожал, просто не представляя, как можно быть таким нежным, будучи таким же мужчиной физически, как и он сам. В очереди он натолкнулся на несколько человек, гавкнул на какого-то неудачника, схватил двойной бургер с сочными котлетами и метнулся было к кассе, но взгляд зацепился за что-то незнакомое. Совершенно незнакомая рука тянулась к красному яблоку, и Морган застрял на месте, рассматривая ее. Большая, размером с его собственную, ладонь резко переходила в тоненькое запястье с сильно торчащей косточкой. Браслет из цепочки с толстыми звеньями просто болтался. Упасть ему мешала ширина ладони, но на запястье он смотрелся так смешно и мило. А черные ногти заставили ужаснуться. Морган чуть не решил, что засмотрелся на руку старшего из братьев Треворов. Ведь он уже привык за два дня видеть его руки с черными ногтями на уроках. Но у Натана явно была не такая тонкая рука, да и не носил он такие балахонистые футболки. А переведя взгляд на лицо, Морган просто вспыхнул. Это не могла быть девчонка, а если и была, то она поражала. Плоская грудь мигом подтвердила обратное, и Морган передернулся. - Эй, - машинально сказал он раньше, чем успел даже подумать об этом. Язык всегда помогал ему быть неотразимым и наглым в плане знакомств. – Привет. Симон сглотнул, надеясь, что дернувшийся кадык его не сдаст, постарался не вытаращить глаза от ужаса и не показать свою панику. Он и так чуть не убежал, когда понял, что сквозь очередь Морган протолкнулся именно в ту часть, где стоял он. А теперь он еще и обратился к нему. Симон взял приглянувшееся яблоко и крепко сжал его трясущейся от волнения рукой, чтобы не уронить, впился ногтями в плотную кожицу, так что проткнул ее. И он промолчал, не ответив, вспомнив наставления «продюсеров». Аманда строго-настрого запретила ему отвечать на вопросы прежде, чем он досчитает до трех. Во-первых, так проще не сморозить глупость, во-вторых, в два раза повышаются шансы сказать что-нибудь меткое, остроумное, потрясающее. В-третьих, уменьшается риск ляпнуть что-то грубое, тупое, опрометчивое, что может испортить отношения с человеком и вообще его отношение к Симону. В-четвертых, и это самое главное, если заставлять тупиц, вроде Моргана, ждать ответа подольше, это их раззадоривает. Этого-то Натан с Амандой и добивались. К тому же, Натан вообще запретил разговаривать с черлидером именно сегодня. Он запретил даже отходить от него далеко, но Симон отбрыкнулся и сказал, что хочет есть. Есть ему тоже запретили, потому что жующий гомик не привлекателен, если только он не крутой самец, как Морган. Симон же выбрал другую роль и другой образ, а значит, был обречен так же, как и Тэмсин, есть что-то очень эстетически симпатичное, аккуратно, вызывая только умиление. «Спокойно. Молчи. Он просто…они сказали, что он просто тупой. Мне плевать, что он тупой, мне разговоров о литературе и не нужно. И серенад под балконом мне не нужно. Пусть он смотрит на меня, пусть трогает меня, пусть обожает меня, пусть считает своим, своей вещью, пусть возит меня в кино, по барам, пусть делает, что угодно, где угодно, пусть хочет меня, пусть занимается со мной сексом. Больше ничего и не надо. Этому тупому Тэмсину не понять, что такое реальные отношения, слишком много хочет. Обсуждать с кем-то свои интересы? Бред собачий, обсуждать книжки можно в литературном кружке, фильмы – в кружке анонимных киноманов, черт возьми. Философствовать лучше вообще наедине с собой. С парнями нужно встречаться. Встречаться, значит, встречаться, а не дружить, как две девки из церковной школы». Он промолчал. - Я раньше тебя не видел, - Джеферсон хмыкнул, отпихнув еще кого-то с дороги и приблизившись вплотную. Он не решался прикоснуться, хотя хотелось вообще прижаться. – Ты новенький, что ли, тоже? От «новенького» сильно пахло сладкими духами. Запах был, как от земляничного сиропа, а еще что-то тяжелое, давящее, тошнотворно-горькое, так что голова кружилась, а вся кровь уходила не в ту голову, которой Морган должен был думать. Натан знал, как создать соблазнительного человека, и Аманда руководствовалась его вкусами, чтобы выглядели они с Симоном примерно одинаково, будто познакомились на почве интересов. К тому же, Натан был парнем, как и Морган. Кто, как не парень, понимает, чего хотят парни? Натан обожал сладкие запахи от девушек, обожал красную помаду, обожал черные волосы и нарисованные брови, просто балдел от брутальной обуви, черных ногтей, металлических украшений. И все это теперь зацепило, как и задумывалось, Моргана. Симон подавил желание зажмуриться, сохранял каменное лицо, добрался до кассы и сунул купюру. Морган с умилением посмотрел, как центы сдачи просыпались обратно ему в ладонь, вроде большую, но ничем не испорченную – очень гладкую. - Так почему я тебя раньше не видел? – он резко сделал шаг в сторону, оставив кассирше деньги без сдачи и перегородив «новенькому» дорогу. Симон чуть не сдох от восторга, от удовлетворения своей мечты. Им интересовался Морган Джеферсон. А он так классно заставлял его подкатывать и выпендриваться. Он так выглядел, будто ему совсем наплевать. Симон подумал, что у него за всю жизнь не было никаких друзей, а вчера невероятным образом появилось аж двое. И пусть они не были друзьями, пусть они действовали в своих корыстных целях…их поступок был более дружеским и полезным, чем чей-либо еще. Если бы не Аманда и Натан со своими хамскими шутками и наставлениями по поведению, он бы сейчас пищал от восторга, смотрел на Моргана тупыми, широко раскрытыми глазами, и тот мигом потерял бы интерес. А так Джеферсон надеялся, что его не отошьют, потому что с Тэмсином было сложно. Рядом с ним Морган чувствовал себя просто дураком, да еще и чувствовал, будто им не интересуются совершенно. Если пошлет еще и этот женоподобный милый новичок, то Морган точно пойдет к психоаналитику жаловаться на отсутствие привлекательности. Это было неправильно. Он годами ждал жутко-крутых пассивных гомиков в школе, а вокруг были только какие-то стремные, восторженные малявки, готовые на все в любой момент. Да и вообще, геев в школе было не так уж много. Это удручало. А в выпускном классе вдруг появилось целых двое. Он не мог упустить обоих. - Может, потому что я не хотел, чтобы ты меня видел, - медленно, тихо-тихо, заставляя напрягать слух, протянул Симон. Он просто не удержался, а осознав это, двинул бровями и усмехнулся. Он отошел, подкидывая яблоко в руке, а потом с хрустом откусил от него чуть не половину. Тэмсина опять затрясло. Он сидел за своим столом и все видел. Моргана, определенно, стоило ненавидеть. Он не был глупым, наивным обожателем. Он был просто тупицей, который хотел голубого секса и боялся упустить шанс. Он подстраховывался, у него было полно возможностей трахнуть любого педика школы. Но он хотел лучших, на которых все смотрели. И увидев новенького, метнулся подстраховаться и с ним. «Ну и пасть…» - подумал Тэмсин. У него зубы были ровные и обычные, а у Симона челюсть оказалась шире, да и зубы крупнее, так что казалось, будто их не два ряда, а все четыре. Натан сидел за столом с неформалами, с которыми изредка общалась Аманда. Он не обращал внимания на девчонок, разговаривал на какую-то левую тему с парнем из художественного класса. И у Тэмсина чуть визг истерички не вырвался, а Морган остолбенел посреди столовой. Он шел за «новеньким», чтобы остановить его и зажать вопросом впритык, раз такой наглый. А тот вдруг дошел, качаясь на высоких платформах, до Тревора среднего и положил яблоко на стол рядом с ним. Натан сидел на лавке спиной к столу, чтобы не смотреть на девиц и не быть вынужденным с ними говорить. Он отставил локти назад, опираясь ими о стол, а голову повернул от парня, с которым болтал, к подошедшему «бойфренду». Он хотел сказать «О, вот ты где», но Симон, испугавшийся нарушения правила разговоров с Морганом, решил ускорить процесс ознакомления с ситуацией. Чем раньше Моргана зацепит, тем раньше можно будет дернуть и начать сматывать удочки. «Подумаешь…он не дернется. Не посмеет дернуться. Им это так надо, что они сами же меня шантажировали директором. Никуда он не денется и не рыпнется. К тому же, какая ему разница, знал, на что шел. И мне не страшно. И не стыдно. Вообще ни капли. Я не ваш сладкий, манерный гомик», - успокаивал он сам себя. Морган надул щеки на секунду, подавив желание воскликнуть: «Вот это хрень!» и резко сел на скамейку возле стола дружков-футболистов. Он сел спиной к ним, не отрывая взгляда от внезапной новости, а вся компания удивленно оглянулась посмотреть туда же, куда смотрел он. «Новенький» встал левым коленом на скамейку, перекинул правую ногу по другую сторону от Натана и плюхнулся ему на колени, взял за плечи. - Я вернулся, любименький, - переигрывая, промурлыкал он, сделал «ррр», так что верхняя губа задрожала, а когда Натан вытаращил глаза так, что они сверкнули сквозь челку, Симон на глазах у всех дернул его на себя за ворот расстегнутой рубашки. И он тряхнул волосами, откинув их, чтобы не мешали, чтобы всем было видно лицо. И Натан подумал, что никогда в жизни его никто не хватал и не целовал насильно, чуть ли не душу высасывая. Он начал закатывать глаза, чуть не отпихнул Симона от отвращения, но опомнился и только схватил его за руки. Симон же вырвался, отобрал руки и прижал «бойфренда» обратно, надавив ему на плечи, так что Натан уперся спиной в стол и даже встать не мог. У него был второй в жизни разрыв шаблона насчет неудачников. Неужели они все в душе пошлые, невообразимо наглые твари? Что внезапно изменившийся и распустившийся Тэмсин, что преобразившийся Симон, который будто с цепи сорвался вдруг. Тэмсин подавился и закашлялся, футболисты засвистели, заорали что-то, а Морган просто не мог прийти в себя. КАК?! Как этот чертов страшный дылда Тревор мог оказаться одновременно братом одного клевого педика и бойфрендом второго?! Натану было противно поначалу, но потом он понял, что не может позволить, чтобы какой-то там гомик решил, будто он не умеет целоваться. И он сосредоточился на ощущениях. Рты у людей одинаковые, а от Симона пахло теми духами, которые выбирал для него сам Натан. И это успокаивало, внушало уверенность, да еще и на вкус губы были не противные, Симон только что жевал яблоко. А если представить на его месте кого-нибудь другого… Он все-таки встал, подхватив заигравшегося в крутого гомика Симона, держа его за тощие бедра и развернувшись вместе с ним к столу. Две девицы из музыкального еле успели вскочить, когда он одной рукой смахнул их картонные пакеты с молоком, пустые упаковки от шоколадок, а потом уронил Симона на стол спиной. Звук был такой, будто что-то жесткое ударилось о что-то не менее жесткое. Это были торчащие позвонки, стукнувшиеся о стол. Натан целовался, закрыв глаза, да и лицо его из-за свесившихся волос не было видно, а представлялся ему совсем другой человек. Волосы становились немного длиннее, светлее, не черными, завивались на концах. Нос укорачивался, рот становился больше, губы слаще, лицо постепенно становилось не таким вытянутым, появились веснушки, глаза потемнели и стали карими. Воображение работало отлично, когда было, к чему прикасаться. Симон вообще забыл, где находится. В своих мечтах он лет с тринадцати себя представлял с разными парнями, в разных позах, в разных обстоятельствах. Но он никогда и ни за что не осмеливался даже вообразить себе, что первый поцелуй с парнем будет в шутку, а не «по любви», пусть даже односторонней. Что это будет при всех, в школьной столовой, и что ему понравится лежать на столе, что он умудрится растаять и расслабиться, не выпуская из судорожно стиснутых кулаков ворот чьей-то рубашки. Ноги так и стояли на скамейке, иногда покачиваясь, коленками прикасаясь к ногам нагнувшегося Натана. Тот увлекся, и поцелуй перестал быть резким, «спорным», стал почти искренним. Только Симон представлял себе Моргана. А Натан - кого-то, кто был слишком похож на его брата. * * * Аманда вылезла из-под одеяла, нащупала коробку с бумажными платками, выдернула один и высморкалась в него, выбросила подальше. Звонил телефон, от этого она и проснулась, и любопытство побороло лень, на звонок она решила ответить. - Да?.. Теперь ты будешь доставать меня, когда я болею?.. Мир иногда так справедлив…вчера я, сегодня ты… - в болезненном температурном бреду ее тянуло на философию. Но после ответа, длинной и яростной тирады, полученной в воспаленный мозг, Аманда пришла в себя и будто протрезвела. Ее тут же пронзил сначала шок, а потом смех. - Что?! У завуча?! А чего не у директора? Я не издеваюсь, я просто в шоке!.. Господи, да вы вообще больные, что ли?! ТЫ?! Как ТЫ-то смог?! Фу…почистил зубы? Я бы тоже сблевала… и что Морган?! О, отлично, так и надо… а Тэмсин? Нет, мне никакой разницы, и тебе никакой, я знаю. Просто спросила. Ну, ладно. Она положила трубку и попыталась понять – ей снится это, и она по-настоящему бредит, или это реальность. Но это точно была реальность, звонок на телефоне остался записан, время и дата, длительность разговора. Натан звонил из кабинета завуча, которая вышла куда-то за брошюркой о безопасном сексе, не найдя подходящих слов и только посоветовав быть сдержаннее на людях, не делать подобных вещей в школе и быть осторожными, в принципе. Натана перекосило так, что он минут пять не мог успокоиться и вернуть самообладание, потому соседке и звонил. Он молился богу, благодаря его за то, что ему уже целый год шестнадцать, а после шестнадцати ни завуч, ни директор за такие мелочи не трогают. Выпускной класс, всем все ясно, только воспитательная беседа. И, к счастью, никаких звонков родителям, потому что он бы не пережил, подумай вдруг отец, что его старший сын – гей, когда это совсем не так. А вот бабушке Симона обещали позвонить. Он дожидался своей очереди на серьезный разговор в приемной, легкомысленно надувая пузыри из жвачки и стараясь оттереть размазанную по щекам помаду. Звонок бабушке о том, что он целовался в школьной столовой с парнем? Это Симона не очень-то волновало. Его бабушка была не хлипкой старушкой, как думала Аманда, а шантажа он испугался не из страха потерять бабку. Не хотелось, чтобы она и правда отправила его к другим родственникам, не хотелось менять школу. Она бы не одобрила жестокость в виде толкания с лестниц и исключение из школы. Но она знала о том, что у него на уме, и почему у него в комнате сплошь постеры с полуголыми спортсменами. Так что Симону страшно точно не было. Глава 17. Натан понял, что сделал что-то не очень удачное, когда уроки закончились. В театральный ему пришлось пойти, да еще и черлидерши привязались, заметив, что он на уроке что-то строчил в тетрадке, не похожей на школьную. Они пытались отнять у него тетрадь, пока он не заметил, что они тоже идут в школьный зал. «Так и знал, что завуч насильно всех заставляет», - с отчаянием подумал он и не стал прятать тетрадь в сумку, чтобы коварные черлидерши ее не достали. Тэмсин сидел на своем месте в кругу стульев и кусал щеки изнутри, смотрел на свои руки. Натан сел напротив, чтобы быть подальше, но потом уловил, что опять тупит, оказавшись с братом лицом к лицу на расстоянии пары метров. Тэмсин делал вид, что очень обижен. На самом деле, он не верил, что его брат мог встречаться с кем-то настолько распущенным и вызывающим, как этот новенький. И он знал, что Натан не из тех, кто любит прославляться визитами к завучу или директору, не из тех, кто привлекает к себе внимание нарушением правил. И когда он остыл на уроках после обеда, он понял, что Натан-то ничего и не делал, в принципе. Этот Мистер Готика сам на него набросился, а потом Натан ему просто подыграл. Но так подыграл, что все поверили, а Тэмсина затошнило. Чтобы его брат сосался публично с каким-то гомиком… От этого было противно, но безумной ревности и боли не вызвало. У Тэмсина было достаточно мозгов, чтобы не поддаваться на провокации, подстроенные с такой топорной простотой. И пусть эти провокации были направлены не на него, а на Моргана, Натан должен был думать, что и его брата это может задеть. Он же сам говорил, что ему не плевать. Он же сам ясно дал понять, что не против как-то наладить отношения. Должен был знать, что Тэмсина это все может задеть. «Хотя, с чего бы это меня должно задевать? Какое мне дело, если они пока не трогают Джеферсона? Вот когда тронут, тогда я, по идее, должен психовать. А так он прав, меня это не должно касаться. А мне плевать, меня касается. И пусть думает, что очень сильно касается», - злорадно подумал он и решил отомстить, как следует. Только он пока не знал, как именно. Учительница выключила свет в зале и оставила только на сцене, села на стул в центре и потерла руки в предвкушении. - Какие люди. Неужели, это неуловимый мистер Тревор старший? - Средний, - поправил Натан. - Ах, да, - вспомнила она про их отца. – Рада, что ты чувствуешь себя лучше. - Спасибо. - А что за тетрадь? - Да так, сборник шпаргалок на всякий случай, - сострил он так, что понял бы даже идиот, вроде Моргана. - У него там стихи, - сдала та самая черлидерша, которая когда-то была страшненькой очкастой девочкой-соседкой по имени Эмили. С ней Натан когда-то дружил, а потому не мог грубо послать к черту, только поправил. - Я не пишу стихи. - А что пишешь? – заинтересовалась учительница. Тэмсин хмыкнул выразительно, так что все услышали, но уделять этому повышенное внимание не стали. «Мистер Популярность. Где бы ни появился, сразу весь такой идеальный, весь из себя талант». - Ничего, - Натан попытался отделаться и наклонился, чтобы убрать тетрадь в сумку. Эмили ее успела выхватить прямо из руки, пока он расстегивал «молнию». - Дай сюда, - он закатил глаза. - Вот и не дам. Хотите, почитаю, мисс Дасти? - Не надо, если не разрешают… - начала учительница, и Эмили тетрадь отдала. Но тут же последовало разочарование для Натана. – Но он же может сам нам прочесть. Там же ничего личного? Мы в театре, творчество – наша стихия. Эмоции – наше оружие. Я думаю, всем понравится. К тому же, это искреннее творчество, а не ради показа. - Вот именно, - процедил Натан. – И очень личное. - Тогда нам всем точно интересно. - Вы всегда заставляете читать личные записи вслух при всех, если даже ученики этого не хотят? Я не обязан этого делать. Мне, может, личный дневник еще принести, прочитать по ролям? - Ты ведешь дневник? – Эмили на него уставилась. - Нет, я сказал для примера. - Да ладно, не психуй, - она его погладила по плечу, такая простая, но сладковатая, с каким-то знакомым подтекстом, который был раньше. - Но мистер Тревор прав, это нечестно – заставлять его читать ТАКИЕ личные вещи, - с ноткой сарказма согласилась учительница. – Тогда я поставлю тебе зачет за посещение кружка. Можешь иногда пропускать, но не больше половины занятий из всех. - Я, вроде как, полгода могу вообще не ходить? – уточнил Натан на всякий случай, мигом воодушевившись и подумав, что в тетради нет ничего такого, что нельзя было бы прочесть. - Теоретически, да, это в моем праве – освободить за «достижения» в предмете. Но не советую пропускать подряд полгода, потому что потом придется посещать каждый день, - намекнула она, подвигав бровями. Натан замешкался, нервничая, почувствовал, как резко вспотели ладони, а сердце быстро забилось. Было стыдно, жутко стыдно, но полгода того стоили. Всего страницу или полторы, это же его не убьет. И не так уж много людей вокруг. В животе все похолодело, и к горлу подкатил комок, Эмили даже заметила за его челкой, что скулы покраснели, и этот цвет просвечивал сквозь слой пудры. Учительница только умилялась, как подлая стерва, как и все учителя. «Взрослая, опытная» жещина, этакий «тертый калач», которая уверена, что знает о жизни все, о мужчинах – уж точно. И старшеклассники кажутся ей самоуверенными детьми, над которыми можно иногда беззлобно пошутить, над которыми можно немного посмеяться, хвастаясь перед ними своим опытом. Натан помолчал, прилепил мешающую во рту жвачку к заднему зубу языком и открыл тетрадь. - Почему люди расходятся, даже поклявшись в любви перед алтарем? Потому что любви нет? Или потому, что полюбить может не каждый? Или не каждого? Может, потому что всякая любовь в школе обычно заканчивается через пару недель или месяцев? Потому что люди влюбляются во внешность или поведение. А когда оказываются вместе, им приходится видеть не только это, им приходится видеть еще больше. И не все могут привыкнуть к чему-то бытовому, например, видеть, как человек спит или ест. Это не очень приятно, если ты не чувствуешь к человеку что-то большее, чем просто симпатию. Эмили заслушалась, да и мисс Дасти тоже выключила «опытную стерву», задумавшись. - А когда люди женятся, пережив первую стадию привыкания, им приходится видеть абсолютно все. Наверное, живущим в общагах студентам проще потом жениться, потому что они привыкают ко всему, находясь рядом сутками. Но некоторые не живут в общежитиях, и потом бытовая жизнь с каким-то посторонним человеком превращается в кошмар. От романтики остаются какие-то крошки, которые теряют свою магию в сравнении с огромным количеством неприятных вещей, к которым нужно привыкать, с которыми нужно мириться. И самые брезгливые привыкнуть не могут, поэтому браки распадаются. Гораздо проще каждый раз влюбляться ненадолго, ощущать магию, а потом искать ее заново, не углубляясь в детали. - Это весьма цинично, - заметила мисс Дасти, когда он закончил и посмотрел на нее взглядом «надеюсь, хватит?» - Там дальше интереснее, - Эмили заглянула ему в тетрадь. - Так читай, всем очень хочется узнать, на какие еще философские мысли способны другие. Может, мы узнаем что-нибудь полезное. Кроме того, что нужно быть терпеливыми, - учительница возвела палец к потолку, чтобы все это запомнили. Все закатили глаза, а Тэмсин еще сильнее помрачнел. Натан это заметил, и его это нервировало с каждой секундой все больше и больше. Он чувствовал, что налажал. Тэмсин же видел, как это беспокоит брата, и оставался доволен собой, своим мастерством обманывать. Пусть Натан страдает, пусть подумает над тем, что должен понимать, над кем шутит, кому пытается солгать, за чьей спиной крутит интриги. - Я не верю в измену, - начал он опять, через силу выдавливая из сжимающегося горла слова. – Не понимаю, как можно изменять, если рядом тот, кто тебе дороже всех. Я не понимаю тех, кто не верит в любовь и думает, что нужно поступать именно так – искать каждый раз новую влюбленность, не углубляясь в привычки другого человека. Они не всегда приятные, не всегда красивые, но если ты любишь кого-то, ты не можешь жить без этих привычек. Тебе будет их не хватать, даже если они тебя немного раздражают. Я думаю, что любовь должна быть такой же неразрывной и терпимой, как в семье. Ведь с посторонними мы можем терпеть, а можем и бросить все, оставить человека, потому что его тараканы оказались слишком большими и надоедливыми. А с родственниками, с братьями и сестрами мы вынуждены постоянно быть рядом, с самого детства и до тех пор, пока не найдем, куда от них сбежать. Эмили усмехнулась, почти никто не понял, что именно Натан имел в виду, решили, что он сам хотел бы сбежать от зануды-брата. - И мы знаем все эти привычки, больше не ненавидим их. По-моему, это доказывает, что нужно только терпение и время, и тогда эту связь уже не нарушить. Ты не можешь ненавидеть того, с чьей жизнью смирился, кого терпишь рядом. Я бы никогда не смог… - он споткнулся о следующую строчку, потому что она и правда напоминала слова из личного дневника, которого у него не было. – Я не буду дальше читать, - он улыбнулся и перевернул тетрадь исписанным листком вниз, чтобы Эмили не увидела опять. - Но на самом интересном месте! – она пихнула его в плечо и потрясла за локоть. Учительница в этот раз лезть не стала, в самом деле видя старшеклассника насквозь. Ему уже самому хотелось прочесть, чтобы перестать сдерживать это в мыслях. И он перестанет, главное – не заставлять. И Натан снова перевернул тетрадь, перелистнул еще одну страницу. - Я бы никогда не смог жить без своего брата, - выдавил он и наклонил голову, так что челка надежно закрыла обзор на Тэмсина, сидевшего напротив. Обычно Натана очень радовала возможность показать себя в лучшем свете, чтобы все восхищались и говорили, какой он хороший, добрый, благородный. И в этот раз у него был отличный шанс выставить себя умницей и душкой. Но ему больше хотелось выброситься в окно, чем читать дальше. А остановиться не получалось, потому что хотелось сказать Тэмсину правду. Что ему никогда не было по-настоящему плевать на него. Он никогда не жалел о том, что они братья. Он просто зажатый, закомплексованный трус, который боится быть отвергнутым, но на самом деле обладает огромным сердцем, которому только стоит позволить любить. Натану казалось, что момент удачный, братец как раз обиделся, вот и простит. Он надеялся, что простит. - Я не смог бы умереть, чтобы жили мои родители. Не потому, что я не люблю их, а потому, что они не смогли бы пережить этого. Ведь старшие родственники не могут жить без младших. Родители не переживут смерть детей. А я не пережил бы смерть своего брата. Если бы он умирал, и ему нужно было бы мое… Сдерживаться не получилось, мысленного контроля не хватало для того, чтобы сдержать физиологию, и у него по щекам потекли слезы. Он даже не моргал, а они все равно покатились. Не заметил сначала никто, кроме Эмили, и у нее дыхание перехватило от умиления. - …мое сердце, я бы ему его отдал. Мне было бы даже приятно, наверное, умереть, зная, что он будет жить. А у него внутри будет биться мое сердце. Он не сможет забыть меня, и этого хватит, по-моему. А если бы умирал я, я бы не согласился, чтобы он сделал то же для меня. Я бы не позволил ему ради меня умереть, потому что старшие без младших не могут. Мне было бы слишком стыдно жить с его сердцем, больно знать, что он умер, а я живу. Я думаю, что любовь между людьми должна быть такой же, как между братьями и сестрами. Чтобы жертвовать собой ради другого, чтобы никогда не бросить, чтобы терпеть все недостатки, даже если они отвратительны и раздражают. Чтобы объяснять все поступки, даже если они причиняют боль, чтобы оправдывать друг друга в любой ситуации и все равно оставаться вместе. Бросить того, кого любишь, из-за какой-то мелочи или проблемы – это как бросить брата из-за того, что он выдавливает зубную пасту не с конца тюбика, а с середины, - он хмыкнул и не удержался, шмыгнул носом, потому что голос уже стал предательски гнусавым. На тетрадь капнула слеза, и мисс Дасти ее наконец увидела, потеряла дар речи. Она незаметно наклонила голову к плечу и попыталась заглянуть ему под челку. Под глазами были серо-черные потеки, и если бы Натан об этом знал, он возненавидел бы свой дурацкий макияж. - Любить нужно так, чтобы любимым было все. Запах, манера улыбаться, дурные привычки, слова-паразиты, неумение шутить, отстойное чувство юмора, обидчивость, капризы, жесты, взгляды. Чтобы не то что не хотелось смотреть на других на улице, в толпе людей, а чтобы вообще не видеть их, как будто никого нет. Любить нужно так, чтобы не отрывать взгляда и каждую секунду радоваться, что человек рядом с тобой, что ты можешь идти рядом с ним, что можешь прикоснуться к нему, что он слушает тебя, что он говорит с тобой, и ты слышишь его голос. Ты можешь заботиться о нем, защищать его и знать на сто процентов, что ему это нужно, что ему это приятно, и его это не грузит. Если так может быть на самом деле, то это – то, чего я хочу больше всего на свете. А если так быть не может, то я не знаю, зачем люди встречаются друг с другом. Они просто тратят время друг друга, портят друг другу жизнь, оставляют о себе воспоминания, не всегда приятные, засоряют этими воспоминаниями мысли. Если нет настоящей любви, не нужно пытаться заменить ее видимостью. Не нужно быть постоянно в поиске, чтобы только не отличаться от остальных и делать вид, что ты не сидишь на месте, ищешь. Если она есть, она есть. Если нет – ее не найти. Текст закончился, Натан закрыл тетрадь и попытался не шмыгнуть носом снова. Учительница отвернулась посмотреть на Тэмсина, и Натан быстро вытер потеки рукавом. - Как ты думаешь…твой брат прав? – начала тихо, вкрадчиво, но закончила четким вопросом мисс Дасти. Тэмсин думал, что прав. Его немного раздражало двуличие Натана, который еще позавчера говорил, что «это – детские сказки», но он и так знал, что братец – настоящий романтик, неисправимый и фанатичный. Как кто-то верил в бога, Натан верил в любовь и считал, что если ради нее нужно страдать, это нужно сделать, это будет даже приятно. Но Тэм вовремя вспомнил, что Натан не может знать о его догадливости. Он и не знает, не думает, что его младший брат достаточно умный, чтобы просечь все хитрые планы. Натан должен находиться в той ситуации, в которую сам себя поставил, должен осознать, что сделал кое-что неправильно. И если бы все было так, как он думает, если бы Тэмсин был тупым и доверчивым, он бы сейчас ненавидел его за выходку в столовой и вообще, всю эту историю с Симоном. Он не имеет права быть прощенным только потому, что Тэмсин своими силами додумался до правды. А значит, пусть получит ненависть, которую должен получить. Тэмсин должен хотеть обидеть его, и он обидит. К тому же, в этот раз он сделает это обоснованно, а не глупо, как в прошлый. - Знаете, в чем разница между морской водой и водой в ванне, в которую высыпали морскую соль? – спросил он мисс Дасти, ответив вопросом на вопрос. На него все уставились, не понимая, а Натан застыл, задержав дыхание. Не стоило и надеяться, что обидевшись, Тэмсин его так легко простит за какие-то красивые слова. В этом они были разными. Натану были важны слова, Тэмсину – поступки. Первый сомневался в поступках и нуждался в четких обещаниях, а второй не верил обещаниям без подтверждений. - В чем? – удивилась мисс Дасти. - В том, что вода в ванне хоть и соленая, хоть и с морской солью, она все равно не морская. Она фальшивая, и удовольствие от нее тоже фальшивое. Все промолчали, до сих пор не улавливая, к чему он это, а мисс Дасти подумала, что это очень обидно, догадавшись, что Тэмсин скажет дальше. И он сказал. - Вот и слезы твои фальшивые, - он усмехнулся, на брата посмотрев. – Отлично, поставьте ему десять за занятия, можете вообще освободить от них. Вы посмотрите, актер актером, талант так и льется через край. - Почему ты думаешь, что фальшивые? Он про тебя говорил. Ты мог бы такое же сказать? – Эмили даже обиделась, возмутилась за Натана, не понимая, почему вечно гордый и агрессивный Тревор молчит в ответ на хамство. - Да потому что о какой любви он говорит? Он не понимает, зачем встречаются, если не любят? А не он сегодня валял этого парня на столе в столовой? – Тэмсин издевательски засмеялся. – Нет, конечно, не он. Или, может, это настоящая любовь? Так, что прямо глаз не отвести, дыхание сбивается, все такое? Может, они поженятся еще? Никогда не расстанутся? Он, может, уверен в этом? Да этого парня здесь никогда не было. Вы видели его, вообще, когда-нибудь? Да вообще, хоть вчера-то его видели? Все промолчали, тоже внезапно остыв от горячего «признания» Натана. - Да не было его здесь. И мы сюда на прошлой неделе приехали, никто не забыл? Они даже не знакомы. Любовь с первого взгляда? Я тоже не циник, я верю в любовь, но не настолько. Не верю в любовь с первого взгляда и в засосы при всей школе тоже не верю. И не верю слезам человека, который делает подобное, а потом рассказывает сказки про любовь и про то, как он искренне в нее верит. Так что от лицемерия мне тошно, - он поморщился. – Но вы все поверили, и я чуть тоже не поверил. Но я-то своего брата знаю. Он врет. Он такой актер, что может переплюнуть Брэда Питта, я вас уверяю. И он нарочно написал эту сказочку, а потом позволил вам ее увидеть, - Тэмсин посмотрел на черлидерш. – Потому что он знал, что вы заинтересуетесь. И он знал, что его заставят прочитать. И ломался он только для того, чтобы его освободили или оценку ему поставили. А потом делал вид, что это прям такое личное. И зареветь ему ничего не стоит, он может хоть по команде разрыдаться, вот такой он у нас актер. Я же брат, сами слышали, я его знаю лучше, чем вы. Но играет офигенно, согласитесь. - Тэмсин закатил глаза и встал, держась за спинку стула, взял костыли. – Ладно, я пойду, у меня очень нога болит, возьму таблетку в медкабинете. - Можешь потом сразу идти домой, конечно, ты и так молодец, что пришел, - засуетилась мисс Дасти и встала, чтобы помочь ему спуститься со сцены в зал и дойти до дверей. | |
| Просмотров: 1550 | Загрузок: 0 | Рейтинг: 4.0/12 | |